Как этот мальчик мил!
Но, право, только мальчик..
Ему не хватит сил
Меня переиначить.
Ведь даже не река,
А ручеечек, нитка,
Душа неглубока —
Не утонуть, не выплыть…
Лишь океаны глаз
Все говорят о большем.
Роняет вечер в нас
Печаль прибрежной рощи.
Не покорение планки иль брусьев…
То, что нам в спорте
действительно нравится —
Преодоление
собственной трусости,
Преодоление
собственной слабости.
И достижение бешеной скорости,
И попаданье с немыслимой дальности
Преодоление собственной робости,
Словно поднятие
собственной тяжести.
Ах, как удачливы
стрелы у лучников,
Ах, как заманчивы
спорта вершины!
Преодолейте себя и получится.
Преодолейте себя —
и свершится.
И неудачи, я знаю, забудутся,
Только нахлынет
борьбы вдохновение.
Спорт — не рекорды.
Работа и мужество.
Преодоление. Преодоление.
Где там нежность?
Где там нега?
Пенье птиц в густых садах?
Привкус бега,
привкус бега,
привкус бега
на губах…
Говорят, нельзя иначе
в нашем веке скоростей.
В детский сад ребенка тащим
И кричим: «Быстрей, быстрей!»
Что ты помнишь сам о детстве?
Музыкалка, школа, дом…
К тридцати «хватает» сердце —
Все бегом, бегом, бегом.
Где предел, где планка бега,
Чтоб почувствовать смогли
Привкус ливня,
привкус снега,
и всегда чуть-чуть —
любви…
Зимнее кладбище. Все мы тут будем —
рано иль поздно.
Мрамор. Железо. Крест покосился.
Выцвели звезды.
Славы и почестей, счастья и денег
всем тут хватает.
Словно душа, над детской могилкой
голубь летает.
Кем бы ты ни был, как бы ты не жил
— здесь остановка.
Тут о насущном, суетном, бренном
думать неловко.
А выходя — ругаемся, злимся,
болтаем беспечно…
Кружат снежинки, кружат снежинки
— мысли о вечном.
Раечке Войтенко
Мать с отцом сидят у гроба,
Будто бы у колыбели.
Постарели, сдали оба
И до срока поседели.
— Рая, Раечка, Раиса… —
Материнский крик пронзает.
Может, это просто снится?
Только сон не исчезает.
Дочки враз осиротели,
Рядом муж стоит, рыдая —
Что осталось в этом теле?
Где душа твоя живая?
Бог ли, рок, судьба ли злая,
Полигон ли вездесущий
Гасит жизни выбирая,
Убивая самых лучших?
И глазам уж не открыться,
Так лучисты они были…
Ты прости, прости, сестрица,
Не спасли. Не защитили.
Все больше полотенец «смертных»
На полку складывает мать.
Все меньше голосов приветных,
и — не окликнуть, не догнать.
Страшней внезапного ухода
И запоздалого стыда
Вот эта жуткая свобода —
Не повстречаться никогда.
Не быть обязанным и должным,
Не поспевать в больницу
в срок.
Лишь сожалеть о невозможном —
Том, что живому сделать мог.
И навсегда пребудет тайной
И вспомнится еще не раз
Тот взгляд, последний и прощальный,
О чем-то умолявший нас…
Беда приходит в дом с ночным звонком.
Со стуком в дверь — внезапным и ужасным,
Собою заполняя все кругом
И человеком управляя властно.
Все мелочи, богатство иль нужда
Покажутся такою ерундою,
Когда в твой дом врывается беда.
А ты — один. Наедине с бедою.
Бывает ли с вами такое —
Вдруг встретишь того, кого нет.
Глаза прикрываешь рукою
И долго глядишь ему вслед.
Конечно, не он. Показалось.
Похож, да походка не та…
Нахлынет предательски слабость
И сердце сожмет пустота.
О, вечный, великий художник,
Чья фальши не знает рука,
Зачем ты ваяешь похожих,
Пугаешь лицом двойника?
Чтоб вздрогнули, остановились,
Беспамятством слепы своим.
Чтоб вспомнили и поклонились
Тому, кто уже рядом с Ним.
Убожество больниц,
приютов, поездов.
Ухоженность тех лиц,
кто был «всегда готов».
От пенсии гроши
читает молча мать.
И шинами шуршит
«тойотовская» рать.
На чашечках весов
лежат добро и зло.
У вечности веков —
секунда и число.
Два полюса Земли,
то ненависть, то страсть…
Куда ты ни взгляни —
контраст, контраст, контраст…
Вот и этому веку
приходит конец,
И сдают его старые нервы.
Во второй мировой
воевал мой отец,
Ну а дед воевал
еще в первой.
Одноклассник погиб
на афганской войне,
Не успев ни пожить,
ни жениться.
А ровесники сына
воюют в Чечне,
Погибают на южных границах.
Кто опять виноват?
Никого не виню.
Только что о нас
вспомнят потомки? —
Допустили Афган,
Карабах и Чечню
И разбили страну на
осколки.