Цветок картошки
БУКЕТ ОТ ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА
Одними из первых слов, произнесенных поэтом на павлодарской земле по дороге из аэропорта в город, были: «Когда поедем в Дом-музей?». Сложилось так, что в Дом-музей Павла Васильева Евтушенко попал лишь на второй день своего пребывания в Павлодаре, но все же я хочу начать свои заметки именно с этого.
Те павлодарцы, кто побывал на авторском вечере Евгения Евтушенко 5 августа, согласятся со мной, что кульминацией его было стихотворение «Павлодар», написанное поэтом буквально перед выступлением (оно было опубликовано в нашей газете 7 августа). Так вот, в нем были такие строчки:
«… Васильев Павел дарит в Павлодаре
Цветок картошки мне из-под земли».
Большинство слушателей восприняли это как поэтический образ, а кто-то, может быть, пожал плечами — почему именно «цветок картошки?» Но те, кто был с Евтушенко в Доме-музее, не удивились: цветок картошки ведь действительно был подарен.
Перед самым приездом поэта директор Дома-музея Л.Г. Бунеева вдруг нарвала целый букет фиолетовых картофельных соцветий (хотя двор музея — настоящее цветочное царство) и сказала: «Вот, подарю Евгению Александровичу. Интересно, узнает или нет, что за цветы». И когда Евтушенко вошел в калитку, она с поклоном отдала букет: «От Павла Васильева…»
Ну, Евтушенко, сибиряку, да не узнать этот цветок! У него и стихотворение есть с таким названием, и одна из пластинок называется «Цветок картошки».
…А больше всех —
не понарошке
люблю цветок
простой картошки,
как будто брата своего, —
за дух земной без карамели,
за то, что сделать не сумели
обман
хотя бы из него…
Но Лидия Григорьевна уверяет, что в тот момент даже не вспомнила об этом — все произошло быстро и по какому-то наитию. Вот так появился в новом стихотворении Е. Евтушенко голубоглазый цветок павлодарской картошки… Часть букета поэт положил к памятнику Павла Васильева, а часть взял с собой.
— Стихи Павла Васильева я знаю неплохо, а вот биографию не очень, я же не васильевед. Расскажите, чей это дом, сколько тут жил Павел? — обратился Евтушенко к сотрудникам музея. Потом внимательно слушал рассказ о доме, о родителях Павла. Очень заинтересовался материалами судебных дел, читал копии допросов П. Васильева, которые Л.Г. Бунеева привезла недавно из Москвы. Это была встреча Поэта с Поэтом…
Кстати, как сетовала Лидия Григорьевна, впервые была нарушена традиция «Горницы», когда на встречу с именитыми гостями собирались сюда творческие люди Павлодара, друзья музея. Но Е. Евтушенко захотел побыть здесь один (сотрудники музея и журналисты не мешали). Слово гостя — закон…
Расспрашивая о семье Васильевых и узнав, что младший брат Павла Васильева жив, пишет стихи и рассказы, Евгений Александрович попросил показать его произведения, заинтересовался «лагерной прозой» Виктора Васильева.
И, конечно, звучали стихи Павла. «Не матери родят нас, дом родит…» — читала Л.Г. Бунеева.
— Когда его стихи были запрещены, и имя Павла Васильева не упоминалось, мой отец читал мне на память eго поэму «Соляной бунт», — рассказывал Евтушенко. — Mне было тогда лет восемь-девять, и я помню, как меня потрясли строчки: «Крутит свадьба серебряным подолом, и в ушах у неё не серьги — подковы!». Я очень многому научился у него. Во многих балладах я использовал ту строфику, которую впервые в русской поэзии развил Павел Васильев в своей дивной короткой поэме «Принц Фома».
И он начал читать свою «Балладу о выпивке»:
Мы сто белух уже забили,
цивилизацию забыли,
махрою легкие сожгли,
но, порт завидев, —
грудь навыкат! —
друг другу начали мы выкать
и с благородной целью выпить
со шхуны в Амдерме сошли.
Мы шли по Амдерме, как боги,
слегка вразвалку, руки в боки,
и наши бороды и баки
несли направленно сквозь порт;
и нас девчонки и салаги,
а также местные собаки
сопровождали, как эскорт…
— Ну, чей почерк? — улыбнулся Евгений Александрович.
— Васильевский! — загудели мы.
— Да, беру своё, где могу!..
1997.